Неточные совпадения
«Там видно будет», сказал себе Степан Аркадьич и,
встав, надел серый халат
на голубой шелковой подкладке, закинул кисти узлом и, вдоволь забрав воздуха в свой широкий грудной ящик, привычным бодрым шагом вывернутых
ног, так легко носивших его полное тело, подошел к окну, поднял стору и громко позвонил.
На звонок тотчас же вошел старый друг, камердинер Матвей, неся платье, сапоги и телеграмму. Вслед за Матвеем вошел и цирюльник с припасами для бритья.
Присутствие княгини Тверской, и по воспоминаниям, связанным с нею, и потому, что он вообще не любил ее, было неприятно Алексею Александровичу, и он пошел прямо в детскую. В первой детской Сережа, лежа грудью
на столе и положив
ноги на стул, рисовал что-то, весело приговаривая. Англичанка, заменившая во время болезни Анны француженку, с вязаньем миньярдиз сидевшая подле мальчика, поспешно
встала, присела и дернула Сережу.
Он
встал, чтобы итти к письменному столу, и Ласка, лежавшая у его
ног, потягиваясь, тоже
встала и оглядывалась
на него, как бы спрашивая, куда итти.
Хотя мне в эту минуту больше хотелось спрятаться с головой под кресло бабушки, чем выходить из-за него, как было отказаться? — я
встал, сказал «rose» [роза (фр.).] и робко взглянул
на Сонечку. Не успел я опомниться, как чья-то рука в белой перчатке очутилась в моей, и княжна с приятнейшей улыбкой пустилась вперед, нисколько не подозревая того, что я решительно не знал, что делать с своими
ногами.
Я
встаю, с
ногами забираюсь и уютно укладываюсь
на кресло.
Она выбралась, перепачкав
ноги землей, к обрыву над морем и
встала на краю обрыва, задыхаясь от поспешной ходьбы.
Катерина Ивановна
встала со стула и строго, по-видимому спокойным голосом (хотя вся бледная и с глубоко подымавшеюся грудью), заметила ей, что если она хоть только один еще раз осмелится «сопоставить
на одну доску своего дрянного фатеришку с ее папенькой, то она, Катерина Ивановна, сорвет с нее чепчик и растопчет его
ногами».
Он вдрогнул: «Фу черт, да это чуть ли не мышь! — подумал он, — это я телятину оставил
на столе…» Ему ужасно не хотелось раскрываться,
вставать, мерзнуть, но вдруг опять что-то неприятное шоркнуло ему по
ноге; он сорвал с себя одеяло и зажег свечу.
И видел я тогда, молодой человек, видел я, как затем Катерина Ивановна, так же ни слова не говоря, подошла к Сонечкиной постельке и весь вечер в
ногах у ней
на коленках простояла,
ноги ей целовала,
встать не хотела, а потом так обе и заснули вместе, обнявшись… обе… обе… да-с… а я… лежал пьяненькой-с.
Он приподнялся с усилием. Голова его болела; он
встал было
на ноги, повернулся в своей каморке и упал опять
на диван.
Что прикажете? День я кончил так же беспутно, как и начал. Мы отужинали у Аринушки. Зурин поминутно мне подливал, повторяя, что надобно к службе привыкать.
Встав из-за стола, я чуть держался
на ногах; в полночь Зурин отвез меня в трактир.
Раздался топот конских
ног по дороге… Мужик показался из-за деревьев. Он гнал двух спутанных лошадей перед собою и, проходя мимо Базарова, посмотрел
на него как-то странно, не ломая шапки, что, видимо, смутило Петра, как недоброе предзнаменование. «Вот этот тоже рано
встал, — подумал Базаров, — да, по крайней мере, за делом, а мы?»
Тогда извозчик мешком свалился с козел под
ноги людей,
встал на колени и завыл женским голосом...
«Мама, а я еще не сплю», — но вдруг Томилин, запнувшись за что-то, упал
на колени, поднял руки, потряс ими, как бы угрожая, зарычал и охватил
ноги матери. Она покачнулась, оттолкнула мохнатую голову и быстро пошла прочь, разрывая шарф. Учитель, тяжело перевалясь с колен
на корточки,
встал, вцепился в свои жесткие волосы, приглаживая их, и шагнул вслед за мамой, размахивая рукою. Тут Клим испуганно позвал...
Он
встал и начал быстро пожимать руки сотрапезников, однообразно кивая каждому гладкой головкой, затем, высоко вскинув ее, заложив одну руку за спину, держа в другой часы и глядя
на циферблат, широкими шагами длинных
ног пошел к двери, как человек, совершенно уверенный, что люди поймут, куда он идет, и позаботятся уступить ему дорогу.
Круг пошел медленнее, шум стал тише, но люди падали
на пол все чаще, осталось
на ногах десятка два; седой, высокий человек, пошатываясь,
встал на колени, взмахнул лохматой головою и дико, яростно закричал...
Клим быстро вошел во двор,
встал в угол; двое людей втащили в калитку третьего; он упирался
ногами, вспахивая снег, припадал
на колени, мычал. Его били, кто-то сквозь зубы шипел...
Таисья помогла ему ‹
встать›
на ноги, и осторожно, как слепой, он ушел в гостиную.
— Ага! — сердито вскричал Варавка и, вскочив
на ноги, ушел тяжелой, но быстрой походкой медведя. Клим тоже
встал, но мать, взяв его под руку, повела к себе, спрашивая...
Дронов
встал, посмотрел
на свои
ноги в гамашах.
— Я с эдаким — не могу, — виновато сказал Кумов, привстав
на ноги, затем сел, подумал и, улыбаясь, снова
встал: — Я — не умею с такими. Это, знаете, такие люди… очень смешные. Они — мстители, им хочется отомстить…
— Пушка — инструмент, кто его в руки возьмет, тому он и служит, — поучительно сказал Яков, закусив губу и натягивая
на ногу сапог; он
встал и, выставив
ногу вперед, критически посмотрел
на нее. — Значит, против нас двинули царскую гвардию, при-виле-ги-ро-ванное войско, — разломив длинное слово, он усмешливо взглянул
на Клима. — Так что… — тут Яков какое-то слово проглотил, — так что, любезный хозяин, спасибо и не беспокойтесь: сегодня мы отсюда уйдем.
Кутузов, сняв пиджак, расстегнув жилет, сидел за столом у самовара, с газетой в руках, газеты валялись
на диване,
на полу, он
встал и, расшвыривая их
ногами, легко подвинул к столу тяжелое кресло.
Когда Муромский
встал, он оказался человеком среднего роста,
на нем была черная курточка, похожая
на блузу;
ноги его, в меховых туфлях, напоминали о лапах зверя. Двигался он слишком порывисто для военного человека. За обедом оказалось, что он не пьет вина и не ест мяса.
Он не забыл о том чувстве, с которым обнимал
ноги Лидии, но помнил это как сновидение. Не много дней прошло с того момента, но он уже не один раз спрашивал себя: что заставило его
встать на колени именно пред нею? И этот вопрос будил в нем сомнения в действительной силе чувства, которым он так возгордился несколько дней тому назад.
Гриша, когда жил там, присмотрелся к нему и стал при каждой встрече
вставать пред ним
на руки, вверх
ногами.
Из переулка шумно вывалилось десятка два возбужденных и нетрезвых людей. Передовой, здоровый краснорожий парень в шапке с наушниками, в распахнутой лисьей шубе, надетой
на рубаху без пояса,
встал перед гробом, широко расставив
ноги в длинных, выше колен, валенках, взмахнул руками так, что рубаха вздернулась, обнажив сильно выпуклый, масляно блестящий живот, и закричал визгливым, женским голосом...
Рядом с Климом
встал, сильно толкнув его, человек с круглой бородкой, в поддевке
на лисьем мехе, в каракулевой фуражке; держа руки в карманах поддевки, он судорожно встряхивал полы ее, точно собираясь подпрыгнуть и взлететь
на воздух, переступал с
ноги на ногу и довольно громко спрашивал...
Варвара ставила термометр Любаше, Кумов
встал и ушел, ступая
на пальцы
ног, покачиваясь, балансируя руками. Сидя с чашкой чая в руке
на ручке кресла, а другой рукой опираясь о плечо Любаши, Татьяна начала рассказывать невозмутимо и подробно, без обычных попыток острить.
Она
встала, подошла к запотевшему окну, а Самгин, глядя
на голые
ноги ее, желтые, как масло, сказал...
Она
встала и, невысоко приподняв юбку, критически посмотрела
на свои
ноги. И снова села
на стул, облегченно вздохнув, повторила...
Из комнаты Анфимьевны вышли студент Панфилов с бинтом в руках и горничная Настя с тазом воды; студент
встал на колени, развязывая
ногу парня, а тот, крепко зажмурив глаза, начал выть.
На диване было неудобно, жестко, болел бок, ныли кости плеча. Самгин решил перебраться в спальню, осторожно попробовал
встать, — резкая боль рванула плечо,
ноги подогнулись. Держась за косяк двери, он подождал, пока боль притихла, прошел в спальню, посмотрел в зеркало: левая щека отвратительно опухла, прикрыв глаз, лицо казалось пьяным и, потеряв какую-то свою черту, стало обидно похоже
на лицо регистратора в окружном суде, человека, которого часто одолевали флюсы.
Самгин почувствовал, что он теряет сознание,
встал, упираясь руками в стену, шагнул, ударился обо что-то гулкое, как пустой шкаф. Белые облака колебались пред глазами, и глазам было больно, как будто горячая пыль набилась в них. Он зажег спичку, увидел дверь, погасил огонек и, вытолкнув себя за дверь, едва удержался
на ногах, — все вокруг колебалось, шумело, и
ноги были мягкие, точно у пьяного.
Он
встал, пошел дальше, взволнованно повторяя стихи, остановился пред темноватым квадратом, по которому в хаотическом беспорядке разбросаны были странные фигуры фантастически смешанных форм: человеческое соединялось с птичьим и звериным, треугольник с лицом, вписанным в него, шел
на двух
ногах.
Он схватил Самгина за руку, быстро свел его с лестницы, почти бегом протащил за собою десятка три шагов и, посадив
на ворох валежника в саду,
встал против, махая в лицо его черной полою поддевки, открывая мокрую рубаху, голые свои
ноги. Он стал тоньше, длиннее, белое лицо его вытянулось, обнажив пьяные, мутные глаза, — казалось, что и борода у него стала длиннее. Мокрое лицо лоснилось и кривилось, улыбаясь, обнажая зубы, — он что-то говорил, а Самгин, как бы защищаясь от него, убеждал себя...
Кутузов, задернув драпировку, снова явился в зеркале, большой, белый, с лицом очень строгим и печальным. Провел обеими руками по остриженной голове и, погасив свет, исчез в темноте более густой, чем наполнявшая комнату Самгина. Клим, ступая
на пальцы
ног,
встал и тоже подошел к незавешенному окну. Горит фонарь, как всегда, и, как всегда, — отблеск огня
на грязной, сырой стене.
Пред глазами его
вставал подарок Нехаевой — репродукция с картины Рошгросса: «Погоня за счастьем» — густая толпа людей всех сословий, сбивая друг друга с
ног, бежит с горы
на край пропасти.
— Четверых не повезет, — сказал кто-то; несколько человек сразу толкнули сани, лошадь вздернула голову, а передние
ноги ее так подогнулись, точно и она хотела
встать на колени.
Обломов быстро приподнялся и сел в диване, потом спустил
ноги на пол, попал разом в обе туфли и посидел так; потом
встал совсем и постоял задумчиво минуты две.
Так и сделал. После чаю он уже приподнялся с своего ложа и чуть было не
встал; поглядывая
на туфли, он даже начал спускать к ним одну
ногу с постели, но тотчас же опять подобрал ее.
Она молча приняла обязанности в отношении к Обломову, выучила физиономию каждой его рубашки, сосчитала протертые пятки
на чулках, знала, какой
ногой он
встает с постели, замечала, когда хочет сесть ячмень
на глазу, какого блюда и по скольку съедает он, весел он или скучен, много спал или нет, как будто делала это всю жизнь, не спрашивая себя, зачем, что такое ей Обломов, отчего она так суетится.
—
Вставайте,
вставайте! — во все горло заголосил он и схватил Обломова обеими руками за полу и за рукав. Обломов вдруг неожиданно вскочил
на ноги и ринулся
на Захара.
И весть
на крыльях полетела.
Украйна смутно зашумела:
«Он перешел, он изменил,
К
ногам он Карлу положил
Бунчук покорный». Пламя пышет,
Встает кровавая заря
Войны народной.
Еще несколько недель, месяцев покоя, забвения, дружеской ласки — и она
встала бы мало-помалу
на ноги и начала бы жить новой жизнью. А между тем она медлит протянуть к ним доверчиво руки — не из гордости уже, а из пощады, из любви к ним.
Заболеет ли кто-нибудь из людей — Татьяна Марковна
вставала даже ночью, посылала ему спирту, мази, но отсылала
на другой день в больницу, а больше к Меланхолихе, доктора же не звала. Между тем чуть у которой-нибудь внучки язычок зачешется или брюшко немного вспучит, Кирюшка или Влас скакали, болтая локтями и
ногами на неоседланной лошади, в город, за доктором.
Утром рано Райский, не ложившийся спать, да Яков с Василисой видели, как Татьяна Марковна, в чем была накануне и с открытой головой, с наброшенной
на плечи турецкой шалью, пошла из дому,
ногой отворяя двери, прошла все комнаты, коридор, спустилась в сад и шла, как будто бронзовый монумент
встал с пьедестала и двинулся, ни
на кого и ни
на что не глядя.
Наше дело теперь — понемногу опять взбираться
на потерянный путь и… достигать той же крепости, того же совершенства в мысли, в науке, в правах, в нравах и в твоем «общественном хозяйстве»… цельности в добродетелях и, пожалуй, в пороках! низость, мелочи, дрянь — все побледнеет: выправится человек и опять
встанет на железные
ноги…
— Пустите меня, ради Бога: я
на свежий воздух хочу!.. — сказал он в тоске,
вставая и выпутывая
ноги из ее юбок.
— Ну да, так я и знал, народные предрассудки: «лягу, дескать, да, чего доброго, уж и не
встану» — вот чего очень часто боятся в народе и предпочитают лучше проходить болезнь
на ногах, чем лечь в больницу. А вас, Макар Иванович, просто тоска берет, тоска по волюшке да по большой дорожке — вот и вся болезнь; отвыкли подолгу
на месте жить. Ведь вы — так называемый странник? Ну, а бродяжество в нашем народе почти обращается в страсть. Это я не раз заметил за народом. Наш народ — бродяга по преимуществу.